Неточные совпадения
С соболезнованием рассказывал он, как велика необразованность соседей помещиков; как мало
думают они
о своих подвластных; как они даже смеялись, когда он старался изъяснить, как необходимо для хозяйства устроенье письменной конторы, контор комиссии и даже комитетов, чтобы тем предохранить всякие кражи и всякая
вещь была бы известна, чтобы писарь, управитель и бухгалтер образовались бы не как-нибудь, но оканчивали бы университетское воспитанье; как, несмотря на все убеждения, он не мог убедить помещиков в том, что какая бы выгода была их имениям, если бы каждый крестьянин был воспитан так, чтобы, идя за плугом, мог читать в то же время книгу
о громовых отводах.
В конце концов они говорили
о вещах,
о которых он не имел потребности
думать.
«Надо искать работы», — напоминал он себе и снова двигался по бесчисленным залам Эрмитажа, рассматривая
вещи, удовлетворяясь тем, что наблюдаемое не ставит вопросов, не требует ответов, разрешая
думать о них как угодно или — не
думать.
«Куда, к черту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек на крышке отсутствовала, другая качалась, он ожег пальцы, пришлось
подумать о том, как варварски небрежно относится прислуга к
вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала
думать, вкусный запах горячего хлеба и липового меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном...
Через несколько дней Самгин одиноко сидел в столовой за вечерним чаем,
думая о том, как много в его жизни лишнего, изжитого. Вспомнилась комната, набитая изломанными
вещами, — комната, которую он неожиданно открыл дома, будучи ребенком. В эти невеселые думы тихо, точно призрак, вошел Суслов.
—
О, господи, тебе рано
думать о таких
вещах! — взволнованно и сердито сказала мать. Потом вытерла алые губы свои платком и прибавила мягче...
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно
думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх в ее комнату и был неприятно удивлен: на пружинной сетке кровати лежал свернутый матрац, подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна — в сером чехле, все мелкие
вещи спрятаны, цветов на подоконниках нет.
— Я — эстет, — говорил он, укрепляя салфетку под бородой. — Для меня революция — тоже искусство, трагическое искусство немногих сильных, искусство героев. Но — не масс, как
думают немецкие социалисты,
о нет, не масс! Масса — это вещество, из которого делаются герои, это материал, но — не
вещь!
Даже специально «городские» знания Надежды Васильевны нашли здесь громадное применение, а между тем ей необходимо было знать тысячи
вещей,
о которых она никогда даже не
думала, так, например, медицина.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые
вещи убитой, которые похитил,
думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением
о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Он может сам обманываться от невнимательности, может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда, говоря чистую правду, ему не было выгоды, стало быть, и охоты усердно доискиваться причины, по которой удалился Кирсанов; ему важно было только рассмотреть, не он ли виноват в разрыве дружбы, ясно было — нет, так не
о чем больше и
думать; ведь он не дядька Кирсанову, не педагог, обязанный направлять на путь истинный стопы человека, который сам понимает
вещи не хуже его.
И что же было возражать человеку, который говорил такие
вещи: «Я раз стоял в часовне, смотрел на чудотворную икону богоматери и
думал о детской вере народа, молящегося ей; несколько женщин, больные, старики стояли на коленях и, крестясь, клали земные поклоны.
Есть
вещи,
о которых он вовсе и не
думал, — как, например, обмеривание и надувание покупателей в лавке, — так там он и действует совершенно равнодушно, без зазрения совести.
Склонность моя к отвлеченным размышлениям до такой степени неестественно развила во мне сознание, что часто, начиная
думать о самой простой
вещи, я впадал в безвыходный круг анализа своих мыслей, я не
думал уже
о вопросе, занимавшем меня, а
думал о том,
о чем я
думал.
Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это
вещь не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее хотят у меня отнять!
О, это было бы так больно, так грустно
думать!
Мужик, конечно, не понимает, что бывают же на свете такие
вещи, которые сами себе целью служат, сами собою удовлетворяются; он смотрит на это с своей материяльной, узенькой, так сказать, навозной точки зрения, он
думает, что тут речь идет об его беспорядочных поползновениях, а не
о рабочей силе — ну, и лезет…
Санин вспомнил также, как он потом —
о, позор! — отправил полозовского лакея за своими
вещами во Франкфурт, как он трусил, как он
думал лишь об одном: поскорей уехать в Париж, в Париж; как он, по приказанию Марьи Николаевны, подлаживался и подделывался к Ипполиту Сидорычу — и любезничал с Дöнгофом, на пальце которого он заметил точно такое же железное кольцо, какое дала ему Марья Николаевна!!!
— Ну, друзья мои, — сказал он решительно, поднимая голову и тем особенным быстрым тоном, которым говорятся
вещи, очевидно, неприятные, но
о которых судить уже поздно, — вы знаете, я
думаю, что я женюсь на Авдотье Васильевне.
Вспоминались ему какие-то несвязные
вещи, ни к чему не подходящие: то он
думал, например,
о старых стенных часах, которые были у него лет пятнадцать назад в Петербурге и от которых отвалилась минутная стрелка; то
о развеселом чиновнике Мильбуа и как они с ним в Александровском парке поймали раз воробья, а поймав, вспомнили, смеясь на весь парк, что один из них уже коллежский асессор.
— Господа, считаю долгом всем объявить, что всё это глупости и разговор наш далеко зашел. Я еще ровно никого не аффильировал, и никто про меня не имеет права сказать, что я аффильирую, а мы просто говорили
о мнениях. Так ли? Но так или этак, а вы меня очень тревожите, — повернулся он опять к хромому, — я никак не
думал, что здесь
о таких почти невинных
вещах надо говорить глаз на глаз. Или вы боитесь доноса? Неужели между нами может заключаться теперь доносчик?
Когда молебен кончился, когда гости разошлись, Передонов долго
думал о том, где бы могла скрываться недотыкомка. Варвара ушла к Грушиной, а Передонов отправился на поиски и принялся перерывать ее
вещи.
Пепко прав, что жизнь — ужасная
вещь, и, бродя по нынешнему Третьему Парголову, я больше всего
думал о нем, моем alter ego, точно и сам я умер, а смеется, надеется,
думает, любит и ненавидит кто-то другой…
Мой добрый гений Аграфена Петровна сама уложила мои
вещи, покачивая головой над их скудным репертуаром. Она вообще относилась ко мне, как к ребенку, что подавало повод к довольно забавным сценам. Мне даже нравилось подчиняться чужой воле, чтобы только самому ничего не решать и ни
о чем не
думать. Это был эгоизм безнадежно больного человека. Ухаживая за мной, Аграфена Петровна постоянно повторяла...
Александра Васильевна являлась для меня мерой всех
вещей, и, обличая Пепку, я
думал о ней.
— Разве тут
думают, несчастный?.. Ах, мерзавец, мерзавец… Помнишь, я говорил тебе
о роковой пропорции между количеством мужчин и женщин в Петербурге: перед тобой жертва этой пропорции. По логике
вещей, конечно, мне следует жениться… Но что из этого может произойти? Одно сплошное несчастие. Сейчас несчастие временное, а тогда несчастие на всю жизнь… Я возненавижу себя и ее. Все будет отравлено…
— Татьяна Власьевна, конечно, весьма благомысленная и благоугодная женщина, но она все-таки человек, и каждый человек в состоянии заблуждаться, особенно когда дело слишком близко затрогивает нас… Она смотрит земными очами, как человек, который не
думает о завтрашнем дне. Старушка уже в преклонном возрасте, не сегодня завтра призовется к суду Божию, тогда что будет? С своей стороны, я не осуждаю ее нисколько, даже согласен с ней, но нужно прозирать в самую глубину
вещей.
Князь
подумал некоторое время: он и сам хорошенько не давал себе отчета, зачем он спрашивает
о подобных
вещах барона.
— Какие же это интимные
вещи,
о которых все, я
думаю, знают? — возразила Елена.
—
О, как уверить мне вас! Научите меня, как мне уверить его теперь! Дядюшка, дядюшка! Ведь это важная
вещь, важнейшее фамильное дело! Сообразите!
подумайте!
Наталья Сергевна встретила сына и с улыбкой намекнула
о его ночной прогулке; что за радость этой доброй женщине; теперь муж ее верно не решится погрешить против сына и жены в одно время; — «впрочем, —
думала она, — молодым людям простительно шалить; а как седому старику таким
вещам придти в голову, — знает царь небесный!..»
«Разве я ее, дьявола, боюсь? —
думал он
о смерти. — Это мне жизни жалко. Великолепная
вещь, что бы там ни говорили пессимисты. А что если пессимиста повесить? Ах, жалко жизни, очень жалко. И зачем борода у меня выросла? Не росла, не росла, а то вдруг выросла. И зачем?»
Не могу вам сказать наверно,
о чем они говорили, но должно
думать, что
о многих приятных и полезных
вещах, как то:
о погоде,
о собаках,
о пшенице,
о чепчиках,
о жеребцах.
— Оттого, что это серьезная
вещь. Это дело жизни, Андрей. Ты
думаешь, что только люди высокого роста, с прямою спиною и прямою грудью, могут задумывать серьезные
вещи?
О вы, чванные дылды! Верь мне, — продолжал он с напускной важностью, — что между этими горбами могут жить великие чувства, а в этом длинном ящике (он стукнул себя по темени) рождаются великие мысли.
Он увел ее в маленькую дверь за шкафом книг, взяв лампу со стола. Я долго сидел один, ни
о чем не
думая, слушая его тихий, сиповатый голос. Мохнатые лапы шаркали по стеклам окна. В луже растаявшего снега робко отражалось пламя свечи. Комната была тесно заставлена
вещами, теплый странный запах наполнял ее, усыпляя мысль.
Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил
вещь вовсе незнакомую, но
о которой, однако же, всё-таки у каждого сохраняется какое-то чутье, или
подумал он, подобно многим другим чиновникам, следующее: «Ну, уж эти французы! что и говорить, уж ежели захотят что-нибудь того, так уж точно того…» А может быть, даже и этого не
подумал — ведь нельзя же залезть в душу человеку и узнать всё, что он ни
думает.
— Саша, голубчик… Ведь я служу Кайгородову; жизнь свою положил на его заводах, поэтому имею полное право и обязан называть
вещи их именами. Ведь сегодня эта саранча всю душу из меня вытянула… Ах, Саша, Саша, нельзя же все
думать только
о себе!
— Не говорите, пожалуйста, об этих пустяках, — перебила хозяйка. — Знаете ли что? Я не люблю денег и считаю их решительно за какие-то пустяки: по-моему, кажется, отдать кому деньги или самому у кого-нибудь взять — это такая обыкновенная
вещь,
о которой не стоит и
думать.
Мне казалось, что последнее было вероятнее, но как судили
о том другие — этого я не знаю, потому что в детстве моем об этом не
думал, а когда я подрос и мог понимать
вещи — «несмертельного» Голована уже не было на свете.
Какая-то душевная тишь нашла на меня с тех пор, как я здесь поселился; ничего не хочется делать, никого не хочется видеть, мечтать не
о чем, лень мыслить; но
думать не лень: это две
вещи разные, как ты сам хорошо знаешь.
Вы
думаете, мы их осуждали?
О, наоборот. Только, бывало, и слышишь: «Эх, молодчинище, как ловко обтяпал! Чего зевать? Дай мне в руки такой случай, я бы и сам по голове кокнул!» Разгорались мы все, когда об этих
вещах говорили.
Уже пятнадцать дней прошло со времени события, а он все
думал о нем — как будто само время потеряло силу над памятью и
вещами или совсем остановилось, подобно испорченным часам.
Иона брел по гравию ко дворцу, и ключи бренчали у него на поясе. Каждый раз, как уезжали посетители, старик аккуратно возвращался во дворец, один обходил его, разговаривая сам с собой и посматривая внимательно на
вещи. После этого наступал покой и отдых, и до сумерек можно было сидеть на крылечке сторожевого домика, курить и
думать о разных старческих разностях.
Кунин стал вслух придумывать. Он высказывал свои соображения и следил за лицом отца Якова, ища на нем одобрения или согласия. Но лицо это было бесстрастно, неподвижно и ничего не выражало, кроме застенчивой робости и беспокойства. Глядя на него, можно было
подумать, что Кунин говорил
о таких мудреных
вещах, которых отец Яков не понимал, слушал только из деликатности и притом боялся, чтобы его не уличили в непонимании.
Между тем Вася как будто
думал о чем-то, как будто с величайшим напряжением припоминал одну важную, нужную
вещь, которая вот именно теперь бы и пригодилась.
Вы говорите самую обыкновенную
вещь; говорите, например, что угнетение возмутительно; дама делает прыжок, судорожно схватывает вашу руку и восклицает: «благодарю вас!
о, благодарю!.. Я в вас не ошиблась!.. я знала, что вы благородно
думаете! всегда знала!.. уверена была в этом!.. Да, угнетение, — это ужасно! это возмутительно, чудовищно! омерзительно!..» затем следует новый прыжок и новое пожатие руки.
В это время я
думаю о многих странных
вещах.
Анна Петровна. Что за глупости, Сергей?! Что за глупые фантазии! Говорить
о таких чудовищных
вещах и говорить не
думая! Удивительный ты человек! Иногда такое сморозишь, что просто уши вянут! Рогатый муж… Не знаешь ты, значит, что это значит…
Он обязан
думать о деньгах,
о том, чтобы они не пропали бы и их было больше,
о жене,
о фабрике и
о множестве странных
вещей.
Была одна дурочка; она ослепла от болезни и никак не могла понять, что она слепа, и сердилась на то, что, куда она ни пойдет, всё на дороге ей мешает, толкает ее. Она
думала, что не она толкается
о вещи, a
вещи толкают ее.
Как и в прочем невозможно мыслить что-либо, если
думать о чуждом и заниматься другим, и ничего нельзя присоединять к предмету мысли, чтобы получился самый этот предмет, — так же следует поступать и здесь, ибо, имея представление другого в душе, нельзя этого мыслить вследствие действия представления, и душа, охваченная и связанная другим, не может получить впечатления от представления противоположного; но, как говорится
о материи, она должна быть бескачественна, если должна воспринимать образы (τύπους) всех
вещей, также и душа должна быть в еще большей степени бесформенна, раз в ней не должно быть препятствия для ее наполнения и просвещения высшей (της πρώτης) природой.